О чудесах в моей жизни и не только. Жемчужина.

Как-то гуляла со своей знакомой вдоль моря и поведала ей историю об очередном чуде. Она, не разделяя моего щенячьего восторга выслушала рассказ и сухо ответила: «С нами со всеми такое происходит, только мы в отличие от тебя не придаём этому значения». Словно ушатом холодной солёной морской воды окатила этим «не придаём значения». Мы шли дальше, говорили о более приземлённых вещах, я размышляла о том, почему некоторые люди любят других заземлять. У кромки моря я заметила 50 центовую монету, ржавую, тонкую, изъеденную морем. Подняла, рассмотрела, зажала в ладони. Через метров сто нашла другую 50 центовую монету, только эта была «недавней». Вот уже две «одинаково-разные» монетки терлись в моей ладони. Она удивилась, по-видимому забыв предыдущий наш разговор: «Почему ты находишь, а я нет?»

Я ничего не ответила (я уже привыкла к непоследовательности, присущей многим людям), только подумала: «Да потому, что для меня это все чудеса, пусть даже маленькие, но я умею им радоваться как большим».

Я записываю чудеса своей жизни и этот список постоянно пополняется.

Вот о чем я рассказала своей спутнице в тот далекий день у моря (только ей досталась короткая версиях — без вступления):

Отчий дом — это место, куда возвращаются. Я пустила корни в другой земле, живу в другой стране, говорю на другом языке. Родина моего мужа и моих детей, а, значит, моей семьи — моя вторая родина. Я не тоскую по своей первой родине, ведь та всегда со мной, то есть во мне, — как табак в табакерке. Эта родина крохотная и запросто там умещается: отчий дом, речка, дорогие мне люди. Всего-то, но мне вполне. Я часто туда возвращаюсь. Возвращаюсь, когда начинаю забывать кто я и куда иду, зато точно знаю- откуда. Там я вновь обретаю себя, лишнее отпадает. Иногда представляю себя невидимкой: сижу с чашкой кофе и подслушиваю, подглядываю за тем, как течёт жизнь дорогих мне людей. Меня всегда поддерживали и исцеляли незамысловатые разговоры о том, сколько антрацита закупить на зиму; что-то куры этим летом плохо несутся, наверное от жары; жук-колорад-гад ест поедом картошку; трава-американка душит огород; пёс Джек опять в падали извалялся; кот Филимон воробьев истребляет, было тринадцать, а теперь… и обязательный спор о том, чья очередь утром «провожать» коз на луг. В наш дом заходят люди поговорить об урожае, заготовках на зиму, подорожании и закупках продуктов впрок. Рассказывают «былицы» и много смеются. Этого смеха мне так не хватает в этой, далекой своей жизни. Вот что делает меня сильной — безудержный заразный искренний мех. За ним я и возвращаюсь. И ещё к реке. чтобы снова и снова входить не в одну и ту же реку. Как-то летом, я приехала навестить родителей. Наш дом у самой реки, я загорала, купалась. Бродя по мелководью я заметила раскрытую ракушку. Таких на дне множество, того и гляди порежешь ноги. Захотелось поднять именно эту. Держу на ладони, любуюсь как та переливается фиолетовым перламутром на солнце: «Вот она, жемчужина, которую я так безуспешно искала в детстве. Да и как я могла найти её тогда, ежели выросла она в этой ракушке за годы моего отсутствия. Ракушка- моя ровесница, а вот жемчужине — лет восемь». Принесла находку домой и показала маме: «Смотри, в нашей речке все-таки есть жемчужины!» «И правда, есть», — согласилась она, продолжая заниматься своим делом, словно в этом нет ничего необычного. «Но ведь вы, взрослые, утверждали, что в нашей речке жемчуга нет и смеялись над моими поисками, потешались, дескать, «послали дочку собирать ракушки для кур, а она жемчуг ищет! в нашей-то речке!» — поразилась я. Мама пожала плечами.

Для меня эта находка — подтверждение, что чудеса случаются, если в них веришь. Пусть не сразу, как вот это — лет эдак через тридцать, но разве ж для чудес существует время?!